Книга Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг. - Владимир Шигин

Уже в первую после штурма ночь с 18 на 19 марта по свежим следам в Кронштадте было расстреляно около 400 матросов. Но это было только началом массовой расправы. Уже на следующий день прямо на верхней палубе линкора «Петропавловск» было расстреляно 167 матросов, на линкоре «Севастополь» почти все бывшие офицеры и 53 матроса, в 561-м кронштадтском стрелковом полку 61 красноармеец, в Машинной школе – 33 матроса, в других частях еще 53 человека. В последующие дни на «Петропавловске» было расстреляно еще 32 человека и 39 на «Севастополе». В последующие несколько дней в Кронштадте расстреляли еще 334 человека, 24 марта – еще 73. 3 апреля состоялась массовая казнь матросов учебно-минного отряда. Тогда было расстреляно сразу 64 человека. Советские войска захватили в плен и трех членов «ревкома»: Валька, Перепелкина, Павлова. Судьба их была предрешена – все трое были немедленно расстреляны.

Вместе с матросами заодно расстреливали и бывших офицеров, которые в своем большинстве никакого участия в мятеже не принимали, просто оказались в ненужном месте в ненужное время. Так был расстрелян командир линкора «Севастополь» бывший капитан 2-го ранга А. И. Белецкий (во время мятежа находившийся в отпуске в Петрограде!), а заодно с ним и комиссар линкора коммунист Ф. Н. Чистяков, напротив которого кто-то из сотрудников трибунала вместо конкретного обвинения написал – «определенно белый». Этого оказалось вполне достаточно для казни. Помимо расстрелов, непосредственно на кораблях и в Кронштадте, матросов казнили в Ораниенбауме, в Мартышкино, в Сестрорецке, на Лисьем мысу, в Детском Селе и в Гатчине.

По официальным данным, в течение нескольких дней после занятия Кронштадта ревтрибуналами было арестовано около 10 тысяч человек. 2103 из них было расстреляно, 6459 посажено в тюрьмы, и только 1464 освобождено.

При этом палачи связывали офицеров по двое колючей проволокой, стреляли, а потом топили в Финском заливе. Что касается матросов, то их, зная, что матросы не побегут, не связывали, а просто стреляли и топили. Следует, однако, отметить, что никаких документальных подтверждений массового утопления кронштадтцев не имеется.

О том, как настроены были к побежденным руководители карателей, лучше всех написал в своих воспоминаниях современник тех событий Б. В. Соколов: «Когда при встрече свояченица (Л. Норд. – В.Ш.) высказала Тухачевскому все, что думает по поводу его роли в подавлении Кронштадтского восстания, Михаил Николаевич испытал сильное душевное потрясение… Он оторопел. Потом руки его сжались в кулаки, на лбу налилась жила и лицо стало страшным… Прошло довольно долго, пока он заговорил. Голос был какой-то сиплый: «Тебя бы стоило убить, если бы ты дошла до этого своим умом, но ты, как граммофонная пластинка, передаешь чужие слова. Сволочей много… Оправдываться перед тобой не собираюсь. Скажу только, что никого из расстрелянных, за которых ты так усердно молилась, мне ни капельки не жаль. Я сам не судил и не расстреливал, но, если бы пришлось – сделал бы и это. И тогда, как и теперь, не почувствовал бы на душе никакого греха… – И, зло усмехнувшись, продолжал: – Но, хотя ты… и отслужишь о них двадцать панихид, я очень сомневаюсь, чтобы хотя бы одна из этих душ попала в рай. Ведь ты должна помнить, как беспощадно действовала во время революции матросня! Кто ходил по домам с обыском, грабил, насиловал, зверски расстреливая схваченных, не доводя их даже до чрезвычаек… Каким зверским образом расправлялись матросы с офицерами флота, вообще с офицерами и даже с теми старыми заслуженными солдатами, которые имели мужество отстаивать свое бывшее начальство… В этом пьяном, кровавом разгуле, да еще при неумеренном употреблении кокаина, большинство матросов окончательно превратилось в бандитов. В людей, которые неспособны уже жить нормальной жизнью, без дебошей и крови… Когда их стали сдерживать, они заорали: «Братишки – за что мы боролись!» Нет, мне этой сволочи не жаль. Они никогда не станут в моих глазах героями – ни революционными, ни контрреволюционными… Спроси у того, кто тебе все это рассказал, если это мужчина, как он реагировал на матросские расправы и самосуды? Противнее всего то, что сейчас только из-за того, что матросы подняли мятеж против власти – их считают «героями» и чуть ли не причисляют к лику святых и даже те, родных и близких которых они в революцию растерзали… или наглумились… Я же, получив приказ подавить мятеж, конечно, большого удовольствия от этого поручения не чувствовал, так как понял, почему партия остановила выбор на мне: – в этом их особая тактика, но я, составляя план, опасался одного, что в сражении могут погибнуть мои солдаты и командиры… А каждого бойца я расцениваю дороже, чем полсотни прококаиненных «братишек»…» Проговорив это, Михаил Николаевич прошелся несколько раз по комнате, одергивая на ходу пояс. Лицо его снова стало принимать землистый оттенок. Потом он ткнул папиросу в пепельницу и остановился передо мной. Плотно стиснутые его губы разжались, но он ничего не сказал, только мотнул несколько раз головой и вдруг схватил столовый стул, поднял и грохнул его о пол так, что тот рассыпался… Затем быстро вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью».

Что ж, перед нами классический способ самооправдания всех палачей во все времена: представить свои жертвы исчадием рода человеческого, перенести ответственность за эксцессы отдельных братишек на весь гарнизон Кронштадта, хотя, например, многие матросы были призваны на службу уже после 1917 года и к действительно дичайшим расправам над офицерами в Кронштадте и Гельсингфорсе никакого отношения не имели. Но само состояние Тухачевского во время неприятного разговора со свояченицей доказывает лучше всяких слов: вспоминал Кронштадт молодой командарм не со спокойной совестью.

Из воспоминаний участника Кронштадтского мятежа матроса В. С. Бусыгина: «После 17 марта 1921 года, после прекращения драки, когда войско Троцкого заняло Кронштадт, наступила пора убийств. Избиение началось, когда войско, руководимое Троцким и Тухачевским, расположилось на территории города. Пошли массовые расстрелы. Взялись «победители» за террор без суда и следствия. Так свирепо, как расправились с Кронштадтом, не расправлялись даже с белогвардейцами.

«Победители» расстреливали «мятежников». С каким злорадством убивали и калечили матросов, оставшихся на острове! Любого, кто под руку подвернулся. Матросов хватали на кораблях, в казармах, в общежитиях. Косяком вели за город и убивали на краю огромного рва. Расстреливали на песчаной косе. Было убито и сброшено в яму 400 человек. Зарыли и над братской могилой поставили мачту с черным флагом и надписью: «Смерть врагам народа».

Группа арестованных была угнана в Гатчину. Расстреливали каждого третьего. Уничтожали и другими способами. Матросов старшего возраста топили. На барже отправляли в Финский залив связанных проволокой и там топили. Погибла масса невинных. Вместо «спасибо» матросам – участникам революции и Гражданской войны надавали «по шеям». Погибли фельдшеры военно-морского госпиталя за то, что они перевязывали на улицах Кронштадта как тех, так и других! А расстреливали еще до апреля 1921 года!.. Павла Ивановича Казакова спасло отсутствие кисти на правой руке. Его тоже «загребли» и только у места казни комиссары увидели, что ему нечем было воевать. И вытолкнули, а так бы тоже попал в мясорубку. Когда началась баталия около морского госпиталя, Казаков перебрался в безопасное место. Там и отсиживался…